На ней кремовые слаксы и малиновая блузка. Рука перевязана, она то и дело поддерживает ее здоровой рукой — бережно, как раненую птицу. Волосы заложены за уши, лицо кажется осунувшимся, скулы выпирают. Она уже выглядит старше. От меня быстро стареют.
Сегодня она без сережек. Забыла про духи. По сравнению с красной помадой на губах лицо кажется желтоватым. Пудры чересчур много, она свалялась на щеке и лбу. Движется как во сне, шаркая ногами. Плечи поникли. То и дело хмурится, словно пытается что-то вспомнить. Прижимает ладонь к сердцу. Хочет убедиться, что оно по-прежнему бьется. Та, другая, тоже делала это.
Она была такой подтянутой, а теперь вдруг распустилась, обмякла. Мало-помалу в панцире появляется трещина. Я уже вижу ее. Вижу то, что она прячет от всех. Страх выворачивает людей наизнанку.
Иногда мне хочется смеяться. Как удачно все вышло! Вот она, моя настоящая жизнь. Этого я и ждал.
— Больно? — Старший инспектор Линкс придвинулся ко мне. Слишком близко. Но казался далеким.
— Мне дали обезболивающее.
— Отлично. Нам надо задать вам несколько вопросов.
— Да ради Бога.
Иногда полицейские бывают полезны. С ними к врачу пропускают без очереди, есть кому свозить пострадавшего в больницу и приготовить чай. Но больше они ни на что не годятся.
— Понимаю, вам сейчас тяжело. Но нам нужна помощь.
— Зачем? С меня хватит вопросов. По-моему, все очень просто. Какой-то человек приходит к дому и подбрасывает письма. Так почему вы не можете выследить его и поймать с поличным?
— Это непросто.
— Почему?
Линкс глубоко вздохнул.
— Когда один человек угрожает другому... — Он осекся.
— Ну, ну?
— Мы должны выяснить, кто именно.
— Продолжайте. Хотите чаю? Чайник рядом.
— Нет, спасибо.
— А я, если не возражаете, выпью. — Я налила себе чаю, поставила чайник на прежнее место, но почему-то он опрокинулся, упал на плиточный пол и разбился. Повсюду расплескался горячий чай. — Простите, это из-за руки. Какая я неуклюжая.
— Разрешите, я помогу. — Линкс начал подбирать с пола осколки фарфора. Линн для разнообразия сделала хоть что-то полезное — вымыла пол. Потом мы снова уселись за кухонный стол. Линн передала Линксу какую-то папку, тот открыл ее. Внутри я увидела список имен и фотографии. Учителя, садовник, риэлтор, архитектор — костюмы, футболки, бритые подбородки, щетина. От боли или обезболивающего, а может, и от шока, я сидела как во сне и соображала медленно. Было почти забавно изучать этот список незнакомых людей.
— Кто это? Преступники?
Линкс неловко отвел взгляд:
— Понимаете, нам не положено... Могу сказать только, что мы ищем связи между вами и... — он замялся, подыскивая слово, — теми людьми, у которых были подобные затруднения. Любое совпадение может оказаться зацепкой. Даже если оно на первый взгляд случайное. Возьмем, к примеру, этого риэлтора, Гая Брэнда. Я ни на что не намекаю, но риэлтор имеет свободный доступ во многие дома. А вы недавно переехали.
— И пока искала дом, познакомилась с сотней риэлторов. Но у меня отвратительная память на лица. Почему бы вам не обратиться к нему самому?
— Так мы и сделали, — ответил Линкс. — Но в списках клиентов вас нет. Правда, у них в бумагах черт ногу сломит.
Я присмотрелась.
— Лицо знакомое... Но по-моему, все риэлторы похожи.
— Следовательно, вы могли видеть его?
— Точно не скажу. Но если вам известно, что я с ним виделась, значит, так и было.
Этот ответ Линкса не удовлетворил.
— Если хотите, я могу оставить фотографии вам.
— Но зачем ему это? — спросила я. — Зачем столько хлопот?
Линкс впервые за все время разговора заглянул мне в глаза, не скрывая беспокойства.
— Не знаю.
— Да, напрасно я напомнила, — съехидничала я. В эту минуту человек восемь полицейских расползлись по дому как муравьи с какими-то коробочками и мешочками, тихо переговаривались по углам, смотрели на меня как на раненого зверя. Я натыкалась на них повсюду, куда бы ни шла. По-своему они были очень вежливы, но я чувствовала себя как в гостях. Я повысила голос: — Я просто хочу знать, что делаете вы, пока я ломаю голову, соображая, как вам помочь?
— Уверяю, мы тоже не сидим сложа руки, — отозвался Линкс. Присмотревшись, я заметила, что и он выглядит усталым.
Поднимаясь в спальню, я разминулась с офицером, несущим вниз кипу бумаг. У себя в комнате я заперла дверь и постояла минуту, прислонившись к ней спиной. Потом прошла в ванную и поплескала в лицо холодной водой. На руке кровь уже проступала сквозь бинты. Присев к зеркалу, я неловко накрасилась левой рукой. Поскольку я была растрепана, неудачный макияж не слишком испортил впечатление. Голову следовало бы помыть. В такую жару лучше мыть ее каждый день. Я попыталась замаскировать тональным кремом синяки под глазами и тронула блеском губы.
Пришлось признаться, что новое письмо подкосило меня. Мне хотелось, чтобы Клайв перезвонил, — мне осточертело говорить только с полицейскими. Про мою руку Клайв уже знал, испытал шок, попросил передать трубку Стадлеру и засыпал его вопросами. Но вернуться домой — с цветами, как я надеялась в глубине души, — не спешил.
Инспектор Стадлер пожелал расспросить меня о моей повседневной жизни. В кухне Мэри мыла пол, нам пришлось перейти в гостиную.
— Как рука, миссис Хинтлшем? — спросил он глубоким, проникновенным, настойчивым голосом.
День был жарким, и Стадлер явился ко мне в одной рубашке с закатанными выше локтя рукавами. На его лбу высыпал пот. Задавая вопросы, Стадлер смотрел мне прямо в глаза, и мне казалось, будто он пытается меня на чем-то поймать.